Составить предложение со словом «моего» в разных значениях

Я гляжу на Дютертра, моего штурмана-гадалку.

Разумеется, условия моего полета изменяются.

Я считаю циферблаты, переключатели, кнопки, рычаги моего царства.

Что касается моего веса, то он распределился по точкам опоры.

Я родом из моего детства, словно из какой-то страны.

Беспредельность, дарованная мне домом моего детства или моей комнатой в Орконте, беспредельность, постигнутая Пастером, благодаря тому что он увидел под микроскопом, беспредельность, открываемая поэмой, - все это хрупкие и неоценимые блага, которыми награждает только духовная культура, ибо беспредельность существует для духа, а не для глаз, и беспредельность непостижима без языка.

Ты знаешь, Паула, в волшебных сказках моего детства рыцарь на пути к таинственному заколдованному замку проходил через грозные испытания.

Точка зрения, на которую я по необходимости становился, была точкой зрения моего тела.

Но, разумеется, в обычной жизни, если мною не движет крайняя необходимость, если речь не идет о самом смысле моего существования, я не представляю себе ничего более важного, чем заботы, связанные с моим телом.

Или, точнее, в кармане моего товарища, Дютертра.

Я потерял Гийоме, лучшего моего друга, - он погиб в полете, - и о нем я тоже избегаю говорить.

Я испытываю физическое удовольствие, следя за тем, как нос моего самолета неустанно рассекает их, словно плывущие льдины.

Я только что увлек Дютертра и моего стрелка за дозволенные пределы.

Если я разделяю унижение моего дома, я могу повлиять на его судьбу.

Если я стремлюсь понять, в чем коренятся причины моего поражения, если я хочу и надеюсь возродиться, мне прежде всего нужно вновь обрести источник духовных сил, который я утратил.

Что-то сломалось в моторе моего самолета.

Потом вынул из кармана моего барашка и погрузился в созерцание этого сокровища.

Сердце мое больно сжимается , когда я вспоминаю моего маленького друга, и нелегко мне о нем говорить.

О господи, смирился же я и надел траур, когда потерял Гийоме, последнего моего друга (он разбился со своим почтовым самолетом).

Так в то утро, на заре моего первого почтового рейса, и я, как все мои товарищи по ремеслу, покорялся незыблемому порядку, и смотрел в окно на блестевший под дождем асфальт, в котором отражались огни фонарей, и чувствовал, что не слишком уверен в себе.

Колдовская сила моего ремесла открывает предо мною иной мир: через каких-нибудь два часа я буду сражаться с черными драконами и с горными хребтами, увенчанными гривой синих молний, - и с наступлением ночи, вырвавшись на свободу, проложу свой путь по звездам.

Мне тоже помнятся такие часы, когда покидаешь пределы реального мира: в ту ночь все радиопеленги, посланные с аэродромов Сахары, невероятно искажались и совсем сбили меня и моего радиста Нери с толку.

Оказалось - моя собственная тяжесть прижимает меня к планете, как на крутом вираже всей тяжестью вжимаешься в кабину, и я наслаждался этой великолепной опорой, такой прочной, такой надежной, и угадывал под собой выгнутую палубу моего корабля.

Это были тяжелые старинные лампы, их катили на высоких подставках из комнаты в комнату, как во времена самого раннего моего детства, и от них на стенах оживали причудливые тени.

Не пытался я и покрасоваться перед ними в ореоле моего ремесла, ведь и это не для робких - забраться на вершину платана только затем, чтоб поглядеть, оперились ли птенцы, и дружески с ними поздороваться.

Перед лицом преображенной пустыни я вспоминаю игры моего детства, сумрачный и золотящийся парк, который мы населяли божествами, необъятное королевство, созданное нами на этом клочке земли, - весь-то он был с квадратный километр, но для нас в нем всегда оставались неведомые уголки, неоткрытые чудеса.

И вот сейчас я думаю - смешно, нелепо, но мне кажется, не зная, на что опереться, я выбрал это направление просто потому, что оно спасло в Андах моего друга Гийоме, которого я так долго искал.

Цареубийца переместил моего отца в вечность, оборвал дыхание, и на целых три дня затаили дыхание и мы.

Из моих рук Господь получит его точно таким же, каким вручил, - может быть, чуть более зрелым, мудрым и искусным в чеканке серебряных кувшинов, - но суть моего народа пребудет неизменной.

Вот почему не находят сути моего царства те, кто перебирает то, что в нём есть.