Составить предложение со словом «они» в разных значениях

Теперь они, как взрослые, смогут проверить свои расчеты на противнике.

А от полусотни летных экипажей фактически требуют, чтобы они придали этой войне некий порядок или систему, которых нет и в помине.

Их всего тысяча, и они рассеяны от Дюнкерка до Эльзаса.

Потому что прежде всего они просто бессмысленны, эти наши задания.

А ведь если б они отказали, это избавило бы нас от безнадежного задания.

Поэтому может случиться, что, прежде чем они выйдут на нашу высоту и разгонятся, мы успеем исчезнуть в слепящих лучах.

Если я войду в штопор, они это и сами поймут.

В пепельном свете вечных сумерек они простирали свои обледеневшие руки.

Но чувствовалось, что они жесткие и ломкие.

На скорости девятьсот километров в час они нанесут страшный удар гарпуном, который безошибочно поражает жертву.

Все они подчинялись другому винтику - как в часовом механизме.

Но они заслоняют поле обстрела двадцатидвухлетнему лейтенанту.

Эти танковые рейды, воспрепятствовать которым за неимением собственных танков мы бессильны, наносят непоправимый урон, хотя на первый взгляд они производят лишь незначительные разрушения (захват местных штабов, обрыв телефонных линий, поджог деревень).

Не имея никаких средств для борьбы, они сами побуждают врага разрушить селение, только бы соблюсти правила игры в войну.

И тогда отворилась дверь гостиной и в переднюю вошли два мои дяди, всегда внушавшие мне священный ужас; закрыв за собой дверь, за которой было светло и шумно, они начали расхаживать по передней.

И вот они расхаживали, не замечая меня, взад и вперед по холодной, необъятной передней.

Духовная культура - это наследие верований, обычаев и знаний, накопленных веками, - иногда их трудно оправдать логически, но они содержат свое оправдание в самих себе, как дороги, если они куда-то ведут, потому что это наследие открывает человеку его внутреннюю беспредельность.

Когда они составляют часть чего-то большего, нежели они сами, как различные соли земли, соединившиеся в дереве.

Вот уже две недели, как мимо них тянулись беженцы, и они отказались верить в незыблемость своего дома.

Удивительнее всего то, что обычно они не особенно-то и усердствуют.

Десять дней они были свидетелями этого великого переселения.

Но вот они получают приказ запретить эвакуацию, то есть заставить женщин и детей, остаться под бомбежкой.

Выбитые из колеи, оторванные от своего труда, своих обязанностей, они перестали что-либо значить.

Потом, задним числом, они придумают себе более возвышенные страдания, но сейчас они страдают главным образом от боли в пояснице - чересчур тяжела их поклажа, - оттого что узлы прорвались и из простыней вывалилось все содержимое, оттого что слишком часто приходится толкать машину, чтобы сдвинуть ее с места.

Но у них одно на уме - они хотят выполнить свой простейший долг.

Потому что они никак не могли найти войну.

Силой обстоятельств они превратились в механиков, пастухов, санитаров, врачей.

И, стараясь изо всех сил, эти солдаты не знают, кто они - герои или преступники, подлежащие суду военного трибунала.

И вот они чинят оглоблю старой повозки, куда три монахини насажали дюжину ребятишек и, спасая малышей от смерти, отправились с ними бог весть в какое паломничество, бог весть к какому сказочному убежищу.

И если они идут куда глаза глядят, то это от всеобщей неразберихи, которая разобщает их, а вовсе не от страха перед смертью.